А может, проще – Вера в Бога!
И не по книге да ученью,
Да, знаю…. Мол - своя дорога,
У всех. Что к Раю, что к прощенью!
Но, может просто - жить и верить,
И знать, что Он все видит, слышит,
Что болью от иных свершений,
Его душа и сердце дышат!?
И не бояться, а – любить,
Его – Отца, не Господина,
Да чтоб душою не кривить,
Что, мол, пред ним, не все едины!?
А впрочем, сами выбирайте,
Вам жить и вам держать ответ,
Коль недосуг, себя карайте,
Когда меняться станет свет.

О СВОБОДЕ
 
Там где был, где не должен был быть,
Мне ослепший старик сказал,
- Может в счастье рабом прожить,
Кто свободы, совсем не знал.
Я смеялся в незрячие бельма,
- Что ты знаешь о жизни, калека,
Молод я, да мечта беспредельна,
Ну, а ты, ты же - пол человека.
Как ты смеешь меня учить,
Столько лет белый свет не видя,
Видно всё не можешь простить,
Что, мол, Бог ни за что обидел!?
Вон ступай и не смей возвращаться,
Эй вы! Кто там – гоните, в шею,
Твой удел просить и скитаться,
Да делить свою жизнь со вшею.

Ничего не ответил старец,
Лишь вздохнул тяжело украдкой,
Вверх поднял заскорузлый палец,
Да ладони сложил лопаткой.
И пошёл, тяжело ступая,
Я же, пел и плясал до надрыва,
Ночь ушла, место дню уступая,
Зацепившись за куст у обрыва.
И когда в полосе рассветной,
Шел обратно, нетвердо ступая,
Вдруг заметил как молнией светлой,
Белый голубь в небо взлетает.
Гордо крылья свои расправив,
Птица в далях небес парила,
Ползать, нас по земле оставив,
О величье своём трубила.
И прозрел я, и вспомнил старца,
На высокий полёт
взирая,
Нет на небе царей и царства,
Нет и в судьбах границ и края.
Лишь свобода да купол неба,
И надёжность в крыла размахе.

Я ни разу на небе не был,
Крыльев Бог не дал черепахе!

ВОЛК
 
Ранним утром у сопок дальних,
Потянуло дымком от пожара,
В буреломе средь сосен поваленных,
Старый волк седой и поджарый.
Острый нюх вожака не подводит,
Да не первый уж пал крадётся,
Вон и стая мордами водит,
В дальний лес уходить придётся.
На рысях затрусила стая,
Переярков по следу пуская,

Бег бесшумен, лишь тень косая,
Да над кряжем воронья стая.
Встал вожак, замерев на вдохе,
Вдруг тревоги учуяв запах,
На траве в полутёмном логе,
Человек, на еловых лапах.
Крепок сон на заре туманной,
Тяжесть дальних дорог сморила,
В эту даль тишины обманной,
Запах гари не доносило.
Заскулила на месте стая,
Сбив привычную скорость бега,
А вожак всё стоял взирая,
На пожар и на сон человека.
Всё он знал о враге заклятом,
Про охоты и волчьи тулупы,
О желании злом, непонятном,
Напоказ выставлять их трупы.
Но, огонь обрекает на смерть,
А в законе стаи навеки,
В одиночку, спасаться, не сметь,
И о звере и о человеке.
Не презрел матёрый науку,
Напоследок клыками щёлкнув,
Стая прочь затрусила по лугу,
Повинуясь старому волку.
Сам, присев на краю обрыва,
Он завыл, о законе помня,
И протяжный мороз надрыва,
Человека из ельника поднял,
По привычке руки метнулись,
Гулкий выстрел вой оборвал,
Глаз и опыт не промахнулись,
Где сидел старый волк, там и пал.
На обмякшее тело не глядя,
Лишь огонь, озирая с опаской,
Заспешил коренастый дядя,
Прочь, на склоны к реке безопасной.

Так ведётся и нашим днём,
Кто с добром к нам идёт, не иначе,
Мы сперва, камнями забьем,
А потом поминаем да плачем!
 
ЗАЧЕМ РАБУ СВОБОДА
 
В старинной церкви где-то на краю,
Застигнут злой грозой и бездорожьем,
Брожу тоскливо, у икон стою,
Укрывшись от ненастья в храме Божьем.
И вольно, и невольно в голове,
Безделья праздного слепое порожденье,
Вопросов череда висит во мгле,
Смешным, но неотвязным наважденьем.
Что в храме сем пытает праздный люд,
В моленье беспрестанном да стенанье,
Клянутся, голосят да слезы льют,
Безвольно обозвав себя рабами?
Неужто, лицедейству внемлет Он,
И не страшится мрака душ заблудших,
Неужто, воплей, треб постыдных сонм,
Не жжет души и не калечит уши?
Как больно, мыслью, сознавать Ему,
Всю попраность, забвенье изначалья,
Взирая на безликую толпу,
Что прежде нарекались Божьи Чада,
Какой же силой должен Он стерпеть,
Взирая на униженность Творений,
Чтоб лик земли во прах не растереть,
Да не воздать за тяжесть прегрешений?
О, человек! Достоин ты презренья,
За всю никчемность сотворенных дел,
Рок возложив на случай и везенье,
Ты получил все то, чего хотел,
Сам опроверг значенье первородства,
Предначертав желанно суть раба,
Теперь же корчишь немощность юродства,
Да просишь то, что дать могла судьба,
Еще надежду мнишь, в поклоне горбясь,
Защиты просишь, злата, есть да пить,
В мольбе своей нисколько не заботясь,
Чтоб хоть на миг свободы попросить.

И голос из-под призрачного свода,
Вдруг мне в ответ устало возразил:
«Ответь, изгой, зачем рабу свобода,
Чтоб вместо кандалов ее носил?
Куда ее он станет примерять,
Сродни кафтану, или может проще,
Назад вернет, чтоб вновь не потерять,
Ведь так доволен да совсем не ропщет?
Свобода - дух дерзаний и надежды,
Но, не ответность в смыслах «да» иль «нет»,
Глупца стезя, незнание невежды,
На мой вопрос едва ль найдут ответ.
Чего не дал вам в годы сотворенья,
И в чём запретность – тяготой безмерной,
Иль может, сыщешь твёрдость в увереньях,
Что данность выбора придумана неверной?
Не жги напрасно, ни души, ни мысли,
Не шли вопроса тяжесть и тревожность,
Воззри по кругу, да обрящи смыслы,
Чтя в осознаньях сути осторожность,
Теперь – ступай, я дал веленье грозам,
Утихнут тотчас, в том, моя подмога,
Ответ сыши на суть иных вопросов,
Сколь правна и свята - твоя дорога!?»